Отзыв о работодателе «ОАО Останкинский мясоперерабатывающий комбинат» Добавлен: 26.09.17 02:16

---

"– Расскажи о своей работе?
– Я работаю на Останкинском мясоперерабатывающем комбинате, в городе Москве. Выпускает он все виды мясной продукции: колбасы, сосиски, полуфабрикаты, пельмени, котлеты… Т.е. довольно крупное предприятие для Москвы, счет идет на тысячи. Работают в основном приезжие, не только из бывших советских республик, но и из местностей поближе, разных регионов России, где не функционирует местная промышленность. Например, из текстильного района Иваново, есть народ из Краснодарского края, Ульяновской области (в основном из колхозов, которые уже не существуют), с Вологодчины, много приезжает из Мордовии, из Рязанской области, т.е. не все, строго говоря, гастарбайтеры, но приезжие почти все. Москвичей очень небольшое количество, это старые кадры комбината, в основном предпенсионного возраста.


Живут в общежитии на территории комбината, которое было создано года три тому назад, это такое сборное сооружение из вагончиков-бытовок с лесенкой, этаж – мужчины, другой – женщины. В общежитие желающих много, всегда есть очередь, какое-то место освобождается, следующий человек, подавший заявление, туда зачисляется. Общежитие бесплатное, чем оно и ценится. Но условия там такие, что в одном блоке-вагончике 8 человек, т.е. вмещаются двухэтажные металлические кровати и больше ничего не вмещается, небольшой проход между ними.

Те, кто живут в общежитии – находятся под постоянным контролем. Охрана имеет право постоянно ходить по комнатам в любое время, проверять, что люди принесли из города…
– А зачем им это надо?
– Чтоб люди не ели свою продукцию. Они могут купить что-то своё в магазине при комбинате, но при этом они должны предъявить чек. А все то, что люди приносят из других магазинов за пределами территории, охрана тщательно досматривает, полностью сверяет с чеками, всё содержимое сумок. Потребление своей продукции не приветствуется. Контроль также производится, менее строгий, при входе – вообще всех работников, но там в основном интересует алкоголь и что-либо в стеклянной упаковке. Данный контроль производится выборочно. А на выходе контроль такой тотальный, что досматриваются все ёмкости, сумки, карманы, чтоб нечаянно не вынесли бутерброд с колбаской. У людей недавно работающих бывают такие конфликтные ситуации, когда человек не доел из дома бутерброд, понес его обратно и вот ему угрожают штрафом в тысячу рублей за 5-10 граммовый кусочек колбаски, не останкинского даже производства, который не был запротоколирован при входе. Также интересует охрану, чтобы не выносили инструменты, спецодежду – ну кого может интересовать застиранная хлопчатобумажная спецодежда или перчатки, которые должны быть вообще по идее одноразовыми? Бывает, что человек торопится на электричку, нечаянно сунет шапочку или те же перчатки не в ту сумку и после этого ему угрожают неприятностями, оскорбляют заслуженных работников, которым в голову не пришло бы это нести домой. Инструменты, наоборот, как рассказывают слесаря-наладчики, зачастую нужные им ключи, отвертки и прочее они приносят сами, чтобы обслуживать машины. Ничего не выписывается и не выдается уже долгие годы. Я сама принесла на работу отвертку, молоток, чтобы наш участок был независимый, чтобы не бегать, не просить ни у кого, когда надо…
– А как происходит сам процесс производства?
Везде конвейер. Есть участки более интенсивные, есть менее интенсивные. Но наш участок по производству пельменей, пельменный цех, пожалуй, в этом смысле самый «крутой» на весь комбинат. Т.е. у нас работа идет практически без пауз, в хорошем темпе и самый большой тоннаж. Есть места, где небольшую партию прогоняют, потом там на нее клеят этикеточки, укладывают в коробки, потом пошла следующая партия. У нас же работа идет непрерывно, так что при переходе, допустим, от ночной к дневной смене, просто человек из предыдущей смены просто делает шаг в сторону, и на его место становится второй. Тоннаж в последние годы растет, мы делали раньше меньше, но работали большим количеством, было 8-9 человек на участке, не считая грузчиков и наладчиков. Т.е на основной операции, которая дает продукцию на выходе. Сейчас порой обходятся вшестером. Если кто-то заболевает или уходит в отпуск, иногда человека дают иногда не дают… Вообще, комбинат балансирует между нехваткой кадров и попыткой на этом сэкономить. Т.е. в последние годы прием сокращается, но иногда доводит администрация ситуацию до такого положения, что начинает действительно не хватать и тогда объявляется прием. Вплоть до того, что нас завлекают по методу сетевого маркетинга – если приведете человека, и он проработает не меньше трех месяцев, вы получите за него тыщу рублей. А вообще, потихоньку численность работников сокращается при том же или даже большем объеме. Как это достигается? Путем подработок, т.е. при нагрузке нормальной по трудовому кодексу, 40 рабочих часах в неделю, зарплата реальная идет в пределах 22-23 тысяч. Этого тем, кто приехал на заработки, становится все меньше и меньше, потому что люди кормят семьи, достраивают дома, учат детей в институтах, оплачивают учебу, Им, т.е. кормильцам, приехавшим в Москву, нужно не меньше сорока тысяч получать. Иначе нет смысла жить в Москве, половина этой суммы тратится на проживание и еду. Поэтому люди стараются выходить вне своей смены, это называется подработка. Щас в газетах объявлений о вакансиях так и пишут: «Возможны подработки». Подразумевается именно это – что можно работать больше положенного, если есть желание, практически без выходных. Если года 4 назад, когда я начинала работать на этом комбинате, люди выходили подрабатывать все таки в свой выходной день, но хотя бы имели возможность спать между сменами, в последнее время практикуется, чтобы зря не ездить, не тратить деньги на дорогу, и вообще, выходить подряд и отрабатывать дневную и ночную смены. На некоторых участках это 12+8, итого 20 часов, а есть участки, где ночная смена тоже по 12, итого 24 часа непрерывной работы на конвейере. За это время у людей только в сумме 2 часа перерыва – одна смена – перерыв обеденный, другая смена, если она ночная короткая, то 45 минут перерыв, если она полная 12 часовая, там тоже час, два перерывчика. Сидеть во время смены запрещается, т.е. фактически люди не должны ни минуты находиться без дела.
Зарплата в последнее время работников удовлетворяет все меньше…
– Сколько получают в основном?
– Если работать, сколько положено, примерно 22-23. Если хочешь больше, выходи кроме своей смены. Есть те, кто до 40 с лишним догоняет свой заработок. Но они не отдыхают практически нисколько. Как это сказывается на здоровье, можно себе представить. У нас было несколько случаев инсультов на рабочем месте, у людей еще не старых и не гипертоников, все они работали сверх положенного. Вообще, по травматизму данных по комбинату нет, но на охрану труда администрация смотрит сквозь пальцы, т.е. раз в квартал все расписываются в соответствующем журнале о прохождении инструктажа, но инструкции, конечно, никто не читает, кроме того. Что их дают почитать, когда устраиваются на работу, когда знакомишься с рабочим местом. Люди просматривают эти инструкции, не понимая, о какой машине, специфике идет речь. А потом просто приносят на рабочее место журналы по технике безопасности, их подписывают не глядя, чтоб не отвлекаться от работы. А на самом деле бывают замечания по технике безопасности серьезные. Например, электрический провод кое-как замотанный изоляцией, с такими приборами работают годами, вилка разбитая, там напряжение 220, а у нас оборудование металлическое. Добиться, чтобы подставки у машин деревянные ремонтировались – это нужно примерно полгода, напоминать очень часто, чтобы поломанные от старости планочки заменили на новые. Эта ситуация порой работать мешает. Когда устанавливается новая машина, вводится новый вид продукции, где то в течение недели-двух рабочие оптимально, методом проб обустраивают рабочее место, входят в ритм, а администрации, когда им хочется проявить какую-то деятельность и почувствовать, что они чем-то здесь вообще распоряжаются, устраивают мелочные нововведения, которые ломают рабочий порядок. Вынуждают к лишним движениям, перемещениям, создают для рабочих лишнюю, ненужную нагрузку, которую они сами уже своей стихийной рационализацией исключили. Поэтому всякие обходы директора или какого-нибудь другого руководства для нас очень нежелательное явление, которое мы просто терпим, рассчитывая на то, что кто-то пройдет, просто посмотрит, на следующий день нас оставят в покое и не будут мешать работать.
– Что можешь сказать про коллектив?
– Коллектив пестрый, разноязычный. Сразу хочу сказать, что никаких признаков шовинизма, национализма нет и в помине. Когда одинаковая зарплата, одинаковые условия, делить нечего. Дело в том, что у нас из Узбекистана, Таджикистана в основном работают молодые ребята и русские пожилые работницы относятся к ним покровительственно, как к детям. Как то стараются не нагружать, не обижать ни в коем случае, участливо расспрашивают: «Как у тебя дома, семья?» Нормальный контакт, нет никаких барьеров, вообще. На комбинате сказать про кого-то «чурка» считалось бы просто дурным тоном и не звучало никогда. Я помню такое прозвище – «рабочие талибы». Кто-то когда-то пошутил, и это настолько прижилось, что мастера могут сказать: «Пять человек сегодня и два талиба». Это как раз ребята из кавказских и среднеазиатских республик, не очень говорящие по русски, с характерной внешностью, которых используют в основном на работах подсобных, как правило, грузчики, но не только, потому, что постепенно они стали работать и на линии операторами и с этим справляются порой лучше, чем славяне. Они хорошо выносят быструю монотонную работу и очень этим гордятся. Попасть к таким «талибам» вместе собирать блины с одной поточной линии (идет поток и по двум сторонам конвейера два человека их укладывают там в коробочки, в подставочки по 6 штук, которые потом закатываются уже в пленку), тут уже дело чести от талиба не отстать, и он тоже считает делом чести русского обогнать обязательно.
– Можно подробнее про производство?
– Ну как? Поступают замороженные туши, размораживаются, в сырьевом цехе разделываются на части, потом эти части по заказам цехов отправляются в последующую обработку, перемалываются для фарша колбасного, если надо варятся, составные части фарша – столько-то говядины, столько то свинины, столько то свинины с жиром, столько то жилки, всякие сухожилия тоже идут в обработку. Дальше по рецептуре составляются фарши для всей продукции, обрабатывается мясо для деликатесных наших видов, буженина там, карбонат и прочее, то, что подороже, набиваются и обрабатываются колбасы, сосиски, коптиться мясо, которое относится к дорогим видам. Я работаю на том этапе, где идет упаковка собственно пельменей в коробочки или пакеты и затем эти коробочки или пакеты укладываются в большие коробки по 8 или по 15 кг, которые уже поступают по заказам торговли. Т.е мы выполняем какую работу – по 4 пачки в ряд с машины ловим, беглый осмотр в порядке – хорошо ли на них пропечатана дата, не порваны ли углы, ровно ли они заклеены, бывает, что бракованные или перекошенные там, это все вынимается тут же, ну, по сути, брак небольшой, все идет как надо. Все это укладывается в большую коробку, следующий человек на эту коробку клеит этикетку, обклеивает скотчем саму коробку и ставит ее на поддон, на поддоне 60 коробок умещается. Затем грузчик увозит этот упакованный поддон, заматывает пленкой и отправляет ее либо в холодильную камеру либо сразу на погрузку.
– Говорят часто – вот если бы ты поработал на мясокомбинате, не стал бы есть мясо, если бы знал, из чего колбасы состоят…
– Я бы сказала так – санитарный контроль поставлен нормально, медкнижки проверяются, выданные не в Москве, не принимаются. У мясокомбината есть договоренность с одной из проверенных организаций, что работникам выдается дисконтная карточка, скидка, быстро проходит медосмотр и сдача анализов, раз в полгода все обязаны медкнижку продлить, есть специальный отдел, который следит, есть система удержания заработной платы, если человек не прошел положенный медосмотр.
– А качество мяса каково?
– Нормально качество мяса…
– То есть там мясо есть?
– Мясо есть… Хотя конечно, чтобы удержать цены, немножко рецептура с годами меняется, и если котлеты собственного мясокомбината я несколько лет сама покупала, то щас даже и не пробую, что-то они не вкусные. То есть соя конечно добавляется. Но зато продукция считается дешевого доступного сегмента. Но если брать то, что рублей 400-500 стоит за килограмм, то это конечно мясо натуральное, без добавок, шейки там, карбонат, буженина.
– Спектр широкий продукции у вас?
– Очень широкий. Все, что можно сделать из мяса, выпускается комбинатом.
Комбинат строился еще в советские времена, где то около 53 года. Строился еще при Сталине, здание спроектировано и построено очень удобно и добротно. Так как у нас все постоянно моется и окатывается из шлангов, то повышенная влажность, перепады температур, соседствуют помещения с температурой плюсовой и минусовой, тем не менее, полы и стены и перекрытия вполне держатся. По сравнению со зданием пищевого производства, построенного в 70-е годы, а мне приходилось работать и там – разваливалось и текло, трубы текли, штукатурка обваливалась. У нас же все это держится.
Про самоорганизацию если говорить какую-то и попытки отстаивать свои интересы – народ отличается очень заметно по происхождению, где люди работали раньше. Поскольку с советского времени прошло уже более 20 лет, все равно можно заметить, что критичнее и осмысленнее воспринимают свое положение, с большим достоинством себя держат, демонстрируют более широкий круг интересов помимо работы люди, работавшие когда-то на крупных советских заводах – на шинном, АЗЛК и тому подобных. А вот те, кто совершенно бессловесен, те, кто работают как прикажут, даже если прикажут очень неудобно и грубо, бездумные и покорные абсолютно – это люди с другой биографией, чье достоинство не сформировалось вообще…
Массового отстаивания своих нормальных интересов нет в принципе.
Принимаются распоряжения, ущемляющие права, когда работаем не так, а пытаются перекраивать время перерывов, так, что человек просто не успеет дойти до столовой, если перерыв немножко сократить – комбинат очень большой, столовая находится в одной его части, цехов много, некоторым идти туда минут 15, и если сократить перерыв до получаса, то поесть не успеют и придется идти обратно. Зарплатой не довольны, ощущают ежемесячно, что как ни бейся, как ни уставай, как ни выходи на подработки, как ни мучай себя недосыпанием, зарплата что-то никак не растет. А администрация ссылается на то, что у вас тоннажа нету. Дело в том, что прежде была система оплаты почасовая, это можно было проверить, разобраться в платежном листочке, подсчитать, какие у нас доплаты там за ночь, что у нас за выходные, и, в общем, ошибок там не было в основном. А вот когда ввели систему совмещенную оплаты, где идет тарифная ставка почасовая и, кроме того, сдельно-премиальная система. Причем, что здесь премиального, мы так и не поняли, а сдельная…. Спустя несколько месяцев, со скрипом и неохотой нам наконец показали расценки, показали и тут же убрали. Другая часть заработной платы идет от тоннажа, тоннаж считается по каждой машине отдельно, а у нас машины разных типов на участке. С тех пор одну машину вообще демонтировали, 80-х годов поставили две новых современных, т.е. те расценки уже не имеют значения… В любом случае, во время смены бывают разные виды работы, поэтому считать просто по количеству выпущенных тонн продукции и делить ее на количество людей – это будет не совсем точно и корректно. А подсчитать точно – невозможно, потому что, чтобы снять фактор монотонности, чтобы мышечную нагрузку сделать поразнообразнее, мы переходим, собрав один поддон, переходим с операции на операцию. Скажем так, по кругу чередуемся, поэтому вся выработка идет, что называется, в общий котел. При этом бывает, что одного-двух человек в случае необходимости во время смены могут отозвать в другой участок, где не хватает людей. И подсчитать корректно в течение месяца день за днем четкую выработку эту, как она оплачивается, практически невозможно. Чисто математически задача нерешаема, потом у что невозможно собрать вводные данные. Но, во всяком случае, если мы день за днем гоним приличное количество продукции, значит, надо ждать дня за свой счет. То есть затовариваются склады, торговля что-то там не берет, и, чтобы не выпускать лишнее, объявляют смену не рабочую, причем им не оплачивают как положено хотя бы две третьих тарифа, об этом нет и речи. Раньше вынуждали писать каждого заявление за свой счет «по семейным обстоятельствам».
– А праздники?
– Праздники у нас, как правило, рабочие, но чтобы не оплачивать в двойном размере праздничные дни, иногда подгадываю так, чтобы праздничный день объявить вот такой не рабочей сменой.
– Как, на твой взгляд, можно попытаться решить эти проблемы?
– Думаю, что другого пути у нас нет, кроме как снова создавать профсоюзную организацию. Я пыталась выяснить у ветеранов, у старожилов – до каких лет она существовала и куда делась. Ну где то до середины 90-х хотя бы фиктивный профком был, я даже застала еще комнатку с надписью «Профком», потом ее при ремонте очередном переоборудовали в кабинетик, т.е. на пятом этаже была такая комнатка… Но в период акционирования комбината профком, как мне удалось выяснить, занял позицию на стороне администрации, т.е. у рабочих выудить положенные им в обязательном порядке акции, сосредоточить их в немногих руках и на этом его деятельность прекратилась. Последнее воспоминание, что вот вроде была какая-то женщина, но она уволилась. По видимому, даже официального роспуска профсоюза не было оформлено как следует, как это делалось в других предприятиях, когда все подписывали согласие о том, что профсоюзная организация им не нужна. Если бы у нас был коллективный договор, то администрация не посмела бы вводить новые расценки, не увольняла бы людей без санкции профкома, будь профсоюзная организация, у нас бы не существовала позорная система штрафов, Штрафные санкции как удержание части зарплаты как мера наказания за прегрешения запрещены трудовым кодексом. Человеку можно объявить выговор, при троекратном нарушении можно уволить за систематическое нарушение трудовой дисциплины, но при этом он должен получить расчет в полном объеме и вычитать из заработной платы можно только в качестве возмещения ущерба, если действия работника или бездействия нанесли ущерб предприятию. Ну допустим, выпущенный брак по халатности, когда человек мог выпускать нормальную продукцию, но нагнал брак. А когда за съеденную в перерыв сосиску из ящика с бракованной продукцией у человека вычитают тыщу рублей, это неадекватно. Одна сосиска стоит не тыщу рублей, а несколько рублей всего-навсего. Т.е. эти меры применяются не столько чтобы возмещать реальный ущерб, а чтобы регулярно людей унижать, держать в страхе. Я помню, что свою продукцию все таки иногда кушали, был даже какой то такой азарт, типа «ели, едим и будем есть». Но в результате штрафов людей запугали настолько, что они действительно перестали свое кушать на рабочем месте. Можно сказать, эффективная мера.
– А куда брак отправляется?
– На переработку, в менее престижные и качественные виды продукции добавляется мясо, которое по каким-то параметрам оказалось несоответствующим критериям. Что-то оправляется на корм скоту куда-то, все идет в обработку до последнего копыта и кончика хвоста.
Нет возможности обсудить эти проблемы, кроме как в перерывах. В цехах шумно, разговаривать и объяснять что-то почти некогда. Из-за этой интенсивности получается, что проход по комбинату вроде как и свободен, но просто некогда. О других участках мы получаем представление, когда иногда нас направляют место своего участка на другой, если у нас работы поменьше, а там побольше и нужны люди. Люди записываются на подработки, ходят на другие участки, просят: «Вот, возьмите нас». Поэтому умеют люди практически всё, со всеми основными видами работ знакомы. И на сырьевом цехе бывали и мясо разделывали, любого человека на любом конвейере универсал, т.е. его можно ставить куда угодно, он знает работу всех смежников, которые работают с ним рядом, оперативно помогает им, и сохраняется высокая обучаемость. Посмотрев на работу кого-то, он может быстро ее проанализировать, разложить на этапы операций и сам себя быстро научить. И по аналогии удобно организовать рабочее место, если даже он туда встал впервые. Но администрация этим фактором пренебрегает вообще, этих деталей не знает и не имеет представления о том, насколько эти, казалось бы примитивные физические манипуляции перемещения чего-то там оттуда сюда, насколько это все тонко, умно и универсально. И считается, что достаточно на людей покричать, пригрозить штрафом или вызовом главного механика, у человека сразу все заработает, наладится.
– Кто же там сидит на самом верху? Что это за люди? Видели ли вы их когда-нибудь?
– Практически нет. Я добивалась встречи с директором комбината по вопросу очередного пересмотра, по моему, графика работы. В общем, ввели у нас смены ночные не по 8 как правило, а одна смена 8, потом 12, потом 8 и одну смену последнюю, когда идут выходные, удлинили до 14 часов. Я тогда пыталась по этому поводу встретиться с руководством. Мне начальник цеха и завпроизводством сообщили, что это не их компетенция, обращайтесь выше. Я попыталась, записалась на прием к его секретарше, несколько недель в его приемные дни выясняла, может он меня принять или не может. Секретарша, кстати, заявку записала карандашиком, я полагаю. Чтоб заблокировать и не дай бог не довести до руководства. В общем, встретиться с директором комбината так и не удалось, ну я написала ему и отправила по почте письмо и на него они были вынуждены ответить, т.е. провели-таки собрание в цехе и попытались дать какие-то не очень внятные объяснения, почему предприняты вот эти меры. Объяснение меня не удовлетворило, но вот хоть какая-то реакция.
– Что можешь сказать про непосредственных руководителей, мастеров смен, например?
– Наш мастер смены, не очень-то компетентная, но она может рассчитать сменное задание приблизительно, но когда она вмешивается, пытается расставлять людей или командовать оперативно, получается всегда хуже. Но при этом апломб, начальственный тон, хамство по отношению к рабочим, в том числе и старшим, никогда не принято к старшим обращаться по имени-отчеству, как было всегда на наших предприятиях прежде, и нецензурные выражения, кроме того, что спокойно отпускают и такие неполиткорректные выражения как обозвать рабочего-узбека, допустим, обезьяной.
– Их заплата зависит от вас, вашей работы, оттого, как работаете вы?
– Еще как! Они так и заявляют, что вы что-то недовыпустите, переделаете брак, а вот меня за это оштрафуют, у меня за это вычтут. Какие они получают в реальности зарплаты? Ну они нам свои листочки расчета не демонстрируют, я думаю, что от 40 тысяч и выше руководящие должности. Была надежда, когда пришел выпуск молоденьких девушек-мастеров после окончания института, и я думала – ну вот хотя бы этих мы воспитаем так, как надо, в уважении к рабочим. Как бы не так. Старые кадры мастеров их моментально воспитали. Эти девчонки, которые чувствовали себя очень неуверенно, задавали наивнейшие вопросы, стояли у нас за спиной во время практики, превратились в откровенных хамок. Они совершенно не чувствуют возрастного барьера, они уверены, что они другая каста. Притом, что компетентности они особой не набрались за это время. Но их сразу посвятили, что самой главной вашей задачей является держать вот этот социальный барьер. При этом они искренне не представляют, что наш уровень жизни другой совершенно, что ту колбаску, которую мы выпускаем, мы ее сами уже не покупаем, нам это не по карману. Т.е. они строят дачи, покупают автомобили, заключают договоры об ипотеке, для нас эта сфера недоступна. Т.е. у нас уровень потребления совершенно другой. Минимальное выживание. Это не значит голод, но это значит, что никакого улучшения, никаких накоплений у нас не происходит. Мы еле еле удерживаемся от сползания в бедность уже явную.
– Чем бы ты занималась, если бы не было необходимости работать на этом комбинате?
– Тогда я бы работала с металлом, например, на ЗИЛе и поставила бы себе задачу добраться до возможно высшего разряда как токарь. Это мне интересно. Станок мне интересен. А пищевое производство я воспринимаю как, ну конечно эта работа нужна, мы кормим людей, это все таки не кустарное, а именно индустриальное производство, но все таки пищевая промышленность это что-то примитивное. Металлисты – это выше. Может быть, это представление прошлого веа, но все таки металл это металл, машина это машина. А нас делят на касты и считается, что вот слесарь он понимает и пусть нажимает кнопки, а ваше дело только коробочки ловить. И если какую-то машинку попроще пытаемся подналаживать сами, то слесаря мужчины на это, надо сказать, смотрят спокойно, а вот мастера поднимают шум, что вот, не трогай, как будто мы не советские кадровые рабочие с долгой биографией и опытом работы с разной техникой, а совершенно тупые существа, которые только могут с места на место что-то перекладывать. Да и слесаря у нас поступают не со специальной подготовкой, а всему учатся на месте.
Никуда не делось индустриальное производство и никакие нано технологии и постиндустриальные инновации не отменяют поточного массового производства самых обычных. Необходимых в быту предметов, ни ручного труда. Поэтому говорить о том, что рабочий класс как то изменяется вплоть до полного исчезновения, бессмысленно. Другое дело, что современный рабочий класс в чистом виде, это, по видимому, гастарбайтер. Причем во всем мире. Т.е. индустриальный труд, индустриальное производство в его классическом виде ложится почти полностью на него. На тех, кто приезжает на заработки на крупное предприятие из аграрных местностей, из местностей, где полный упадок. Ну и то, что в Москве сосредоточено до сих пор какое то крупное производство и люди едут на заработки сюда, это еще один крупный признак того, что Россия уже классическая страна третьего мира. Гипертрофированная столица и периферия, которая совсем нищая и можно выживать еле еле практически натуральным хозяйством. И если уж организовывать людей, если приводить к простейшему пониманию, что профсоюзная организация необходима, то все это объяснять надо вот этим ребятам, узбекам, таджикам, молдаванкам и русским, которые у нас приехали из Дагестана, Краснодарского края.
Мы останемся, мы все равно будем работать, выпускать продукцию. Делать еду, шить одежду, собирать автомобили и т.д. Даже если Россия уже не ведущая индустриальная держава, если у нас уничтожено станкостроение, приборостроение, то все равно что-то выпускаться будет. Значит, останемся мы, останутся наши интересы, не то, что даже классовые, а просто наша необходимость при тяжелой интенсивной работе жить более-менее сносно. Конечно, это не конечная задача. Конечная задача – это изменение характера и мотивации труда.
Невозможно всех перевести всех в потребители, всегда останутся простые практические потребности, простые предметы, которые глупо возить через полконтинента. Хотя с этим тоже сталкивались. Я раньше работала на обувном производстве до этого комбината, порядка двух лет, там у нас международное сотрудничество кончилось тем, что заготовки кроссовок уже сшитые в Китае, возились через всю страну, а это же практически возить воздух. И уже здесь доделывались до конца, приделывалась подошва к ним. А часть продукции, которая шла под нашей же маркой, вообще полностью делалась в Китае, мы здесь ее только переупаковывали. Ну, это вообще глупейшее занятие, это сколько же мазута сожгли, пока везли это все эшелонами оттуда через всю страну. Как капитализм ради прибыли копеечной, сиюминутной расточительно и бесстыже транжирит труд. На самом деле он не ведет ни к какой рационализации, ни к какому оптимальному использованию труда. Это надругательство над трудом, это его бессмысленная растрата. Чтобы люди были заняты, получали какую-то зарплату, сами были какими-никакими, но потребителями-покупателями, но при этом идет покушение на личное время работника, а тут расходуется нерационально.
…Отчуждение от результатов своего труда ощущалось и в советское время и тоже вызывало дискомфорт, но не такой острый. Тогда нам казалось, что мы должны быть более причастны к планированию. Администрация предприятия тогда совместно с профкомом и парткомом регулярно проводило собрания, ставило в известность по выполнению плана, всячески поощряло за перевыполнение, т.е. информация была открытой. Можно было просто вот пойти к директору своего завода на личный прием и задать все интересующие тебя вопросы. Можно было задать их на профсоюзном собрании. Можно было через выборных работников профкома тут же получить все интересующие цифры. Но нам не хватало причастности к планированию как таковому, чтобы эти цели стояли заранее, по инерции мы ощущали себя еще как коллектив, но чтобы коллектив был полноценным, люди должны ставить себе систему целей и их выполнять и это дает высокую самооценку и вообще весь смысл существования. И вот этого нам уже в позднесоветское время не хватало.
– То отчуждение, которое угнетает психологически, что думаешь про это?
– Может ли быть изменена роль труда в жизни человека? Труд не должен быть мотивирован прибылью, заработком. Он свободен в том отношении, что человеку просто важно сделать то, что он решил сделать. Когда-то разложение на трудовые операции действительно было прогрессивным, хотя оно и сейчас остается прогрессивным, увеличивает производительность… Когда выполнение каждого изделия стало четко делиться на операции, началась специализация на операции, с этого момента возникает и проблема, т.е. отношение человека с его трудом изменилось, появилось то отчуждение, которое пытается сделать работу для человека не главным занятием в жизни, а в качестве главного навязывается потребление. Вот как потребитель ты свободен. У тебя есть право выбора, тебя уважают, ублажают, предлагают тебе однотипные, но немного разные вещички, выбирай, покупай, приобретай и в тоже время на работе ты никто. Ты выполняешь достаточно примитивную операцию, будь это производство индустриально, будь это сфера управления, все равно здесь ты отбываешь тягостную повинность. В качестве компенсации получаешь либо оплату минималки как мы, только бы выжить, либо свою зарплату среднего класса. Но в любом случае, роль твоя достаточно унизительна на работе.
Этому противостоит универсальность рабочего. Во в ВУЗах есть предмет – общая теория машин и механизмов. Рабочий эту общую теорию знает практически. Т.е. принцип любой машины он понимает, может быть, не умея объяснить, не зная названия точного узлов, но вот кинематическую схему ощущает просто организмом. Это к вопросу об универсальности. Чтобы человек в совей жизни имел множество профессий разнородных, может само понятие профессия уйдет в прошлое, как очень узкая специализация. Чтобы были те сферы, та норма социального необходимого труда, которая сокращалась бы может быть до 5-6 часов. Остальное время человек мог бы заниматься работой в других областях, добровольно, бесплатно, но совершенно неограниченно. Это подразумевает обязательно бесплатное высшее образование, и все остальное тоже, право на второе и какое угодно без счету образованию. Это не значит, что человек сможет охватить безусловно все, но инструмент доступа должен даваться абсолютно всем в детстве и возможность изучать любую область, творить в любой области должна ощущаться человеком всю свою жизнь. Т.е. если это кем-то сделано, значит, я смогу это понять тоже, смогу воспроизвести, сделать иначе, сделать по аналогии, в общем, все, что сделано человеческими руками – доступно и мне. И чтобы люди осознавали, что всё, достигнутое человеческим сознанием за все тысячелетия истории, тоже доступно каждому.

P. S А то может показаться, что работу сутками мы сочинили, и то, что таджики без регистрации получают на руки по 7 тыс., и что, оказывается, пропуска у них, на вид такие же, как у нас, не закодированы на вход-выход, а выпускает их за территорию охрана по письменному разрешению и с назначением старшего в группе, до ближнего магазина. И что при утечках аммиака никто не уходит с рабочего места, хотя на каждом столбе висит инструкция об эвакуации. Люди так жить не должны! И мы же виноваты, что терпим, с либеральной точки зрения? Да я в состоянии изъясняться словами только потому, что не хожу на подработки. А если бы работала, как у нас большинство, с 1-2 выходными днями в месяц, уже ничего не говорила бы. Анна ..."